В 1839 г. по предложению обер-прокурора Святейшего Синода графа Николая Александровича Протасова проводилась очередная ревизия всех духовных семинарий, существовавших в Санкт-Петербургском академическом округе. В этот округ входила и Олонецкая духовная семинария, открытая в Петрозаводске в 1829 г. [1]
В фонде Учебного комитета при Синоде (Российский государственный исторический архив, далее – РГИА) хранится письмо архиепископа Олонецкого и Петрозаводского Игнатия (Семенова) к Н. А. Протасову с приложением многостраничного отчета – «Обозрение Олонецкой семинарии при окончательном испытании 1839 г.» [2]. Архиерейский отчет включает подробные сведения «по части учебной», «нравственной», «экономической», «по правлению семинарскому», о «чиновниках семинарии» и, таким образом, предоставляет нам уникальную возможность взглянуть на состояние учебного духовного заведения глазами строгого и взыскательного ревизора – владыки Игнатия (напомним, он стал первым архипастырем новоучрежденной Олонецкой епархии в 1828 г. и управлял ею до 1842 г.).
«По учебной части»
В Олонецкой духовной семинарии в 1839 г. преподавались следующие предметы: словесность, языки, церковно-библейская история, философия, богословие, чтение Священного Писания, математика и физика. По традиции программа семинарского обучения в Петрозаводске была трехступенчатой и включала классы риторики, философии и богословия (низшее, среднее и высшее отделения, по два года в каждом).
Словесность не вызывала серьезных трудностей у воспитанников семинарии. Все они показали неплохие результаты при личном собеседовании с владыкой. Кроме русского, мальчики изучали еще шесть языков – латинский, греческий, еврейский, французский, немецкий и карельский. «Язык латинский на классе риторическом в порядке, а на философском и богословском в самом малом употреблении и, можно сказать, находится в упадке, – отмечал архиепископ Игнатий. – Ученики тем более теряют знание сего языка, чем далее идут от уездного училища… Писанный по-латински отзыв экзаменский почти у всех с погрешностями, у некоторых с беспрерывными. Упадок сей главно происходит от того, что сами учащие избегают употреблять латынь на классах и при назначении упражнений» [3]. «Греческий по правилам находится в весьма хорошем состоянии, по порядку возрастов и способностей. Надлежало бы только более ознакомить воспитанников низшего и среднего отделений с языком древних классиков греческих, а не с одним только церковно-отеческим, как то следовало бы уже в отделении высшем. Иначе познание языка может делаться односторонним… Еврейский в порядочном отношении… Французский в весьма хорошем состоянии, кроме некоторых недостатков произношения. Переводят с французского очень свободно… Немецкий также в очень хорошем состоянии и при порядочном произношении… Корельский язык в весьма удовлетворительном состоянии как природный здешний и как вводимый в общие грамматические формы» [4].
Далее архиепископ Игнатий высказал довольно резкие замечания о знании семинаристами церковно-библейской истории. В среднем отделении «очень немногие ученики могли пересказать что-нибудь на память, объяснять почти ничего не могли. Не только при предложении вопросов со стороны, но и при чтении выученного, казалось, воспитанники встречаются с предметами историческими как бы в первый раз» [5]. Ситуация с историей в высшем отделении была «еще в худшем состоянии», что во многом зависело от личности самого преподавателя. «Частным дознанием открыто, что учитель занимался предметом своим слабо: приходил на класс иногда поздно, никогда почти ничего не изъяснял, кроме легких замечаний географических, требовал отчета очень мало и с непрерывными попущениями в роде милости» [6].
Что касается философии, владыка в отчете писал: «Положенные предметы в конспекте означены пройденными. Воспитанники учены столь поверхностно, что не имеют самых первых понятий по терминологии философской, даже в названиях частей науки и на память ничего почти не знают… Письменные отчеты экзаменские слабы» [7]. «Неуспешество, как вызнано частным способом, произошло от того, что бывший в первом году курса учитель Николаевский предлагал ученикам в классе уроки по какой-то особой книжке, а выучивать велел другое по назначенной классической, т.е. по системе Бавмейстеровой (так в источнике. – Ю. К.)… Поступивший на его место с февраля нынешнего года учитель Страхов часто не приходит в класс по болезни, а когда и приходил, не только сам мало занимался пояснением науки, но и отчетов в выучении уроков не требовал так как следовало» [8].
На взгляд архиепископа Игнатия, чтению Священного Писания уделялось слишком мало внимания. Если в низшем и среднем отделениях успехи учеников были «удовлетворительны», то в высшем «из предписанного правилами ничего… не исполнено: ученики не могли пересказывать ничего из тетрадей и из выученного». Младшие семинаристы многого не понимали: «Для меньших возрастов предмет казался еще трудным». Катехизические беседы, в ходе которых полагалось обсуждать запутанные и неясные библейские цитаты, задавать воспитанникам вопросы, чтобы выяснить уровень их понимания прочитанного, вовсе не проводились.
Особую тревогу архиепископа Игнатия вызвали плохие знания почти всех мальчиков, учившихся в тот год в семинарии, по богословию. С искренним возмущением он пишет в отчете: «Творения святых Отцов ученики не видали… Нравственное богословие – более философские, нежели богословские исследования; состоит из отвлеченных понятий, коих ученики не могли прилагать к действительной части» [9]. «Бывший в первый год учитель богословия ректор архимандрит Вениамин [10] держался какой-то странной методы занимать слушателей тремя разными делами вдруг: он читал им уроки по каким-то русским запискам, между тем назначал переписывать не то, что читано в классе, а выучивать еще иное. В изъяснениях читаемого была крайняя скудость. А нынешний учитель архимандрит Августин [11] занимал их чтением только практической богословии по русским запискам, кои не соответствуют цели семинарского учения» [12]. К тому же, архимандрит Августин приходил в класс «иногда на неполное время» [13]. «Видно, что воспитанники мало знакомы с самыми обыкновенными истинами богословскими…» В семинарской библиотеке они брали только учебники, других книг не читали. Тревогу архипастыря понять легко. По справедливому замечанию П.В. Знаменского, «богословский класс действительно был средоточием всего специального духовного образования и в интересах церковной службы требовал особенного внимания со стороны духовных властей и самих учащихся…» [14].
Наконец, похвальный отзыв архиепископа Игнатия получили «ревность и знания» петрозаводских семинаристов по второстепенным предметам – математике, а еще более физики: «В очень хорошем состоянии… Слабых немного» [15].
«По нравственной части»
По сложившейся практике в семинарские журналы заносились сведения только о проступках учеников и ни единого похвального слова в их адрес. Архиепископ Игнатий был недоволен таким обычаем и критиковал его. Также он считал, что инспектор должен оценивать поведение семинаристов «независимо от учения» [16]. А он, «из старших составив в роде аристократии, не довольно обращал внимания на прочих учеников, предоставляя слишком много первым» [17]. «Высшие ученики ходили в классы иногда не благовременно, имели дозволение на недозволенные игры и утешения» [18]. К остальным ребятам инспектор относился «без отеческой справедливости».
«По экономической части»
До постройки в 1872 г. для семинарии отдельного каменного корпуса она размещалась в здании Петрозаводского духовного училища недалеко от городской пристани. Общежитие отсутствовало, поэтому семинаристы были вынуждены снимать комнаты у частных лиц. «Помещение воспитанников на квартирах по возможности на порядке, хотя нельзя не желать помещения их совокупного. Содержание их столом и прочим хорошо. Особенный ощутителен недостаток в больничном помещении. Хотя и отделен для больницы в семинарском доме особый покой, но он только один и не имеет нужных удобств для больницы, находясь при том в смежности с детскими классами» [19].
«По правлению семинарскому»
Обнаруженный владыкой немалый беспорядок в семинарском архиве и делопроизводстве являлся общей проблемой всех учреждений Олонецкой губернии того времени. Причина была проста – не хватало грамотных делопроизводителей и архивариусов.
«Чиновники семинарии»
В особом разделе отчета архиепископ Игнатий высказал свое мнение, каждый раз лаконичное и выразительное, о всех преподавателях Олонецкой духовной семинарии. В 1839 г. ее возглавлял ректор и одновременно учитель богословия архимандрит Августин (Полонский), о котором владыка выразился так: «Способности к управлению и особенно к обучению имеет, но в управлении много слагает на других… Поведения хорошего при похвальной скромности» [20]. Обладавший от природы мягким характером архимандрит Августин не только руководил небольшим коллективом семинарии, состоявшим из восьми человек. Он также являлся постоянным членом Олонецкой духовной консистории, а значит должен был присутствовать на всех ее заседаниях.
Инспектор и по совместительству учитель церковной истории, еврейского языка, вдобавок занимавшийся с учениками высшего отделения чтением Священного Писания, иеромонах Аристон (Вознесенский) на взгляд владыки был «мало старателен до своеволия». «Наставление и внушение не употребляет в пользу, при надлежащей строгости ректора он мог бы быть ближе к лучшему направлению себя» [21]. Архиепископ Игнатий не скрывал, что возможная причина такого поведения кроется в желании учителя перебраться в другую семинарию, «где будет лучше».
Учитель философии Алексей Страхов по отзыву владыки был «поведения хорошего», но «иногда странен, даже с признаками некоторого нестроения мыслей… Занятия его по философии весьма слабы, часто бывает болен» [22]. Архиепископ Игнатий рекомендовал заменить его другим, более «рассудительным» человеком, а Страхову поручить второстепенные предметы – математику или еврейский язык.
Профессор математики и французского языка протоиерей Феодор Рождественский –«ревностен, при хорошем поведении и степенных познаниях» – служил в Кафедральном соборе, был благочинным, его хорошо знали все горожане. «Ему можно с пользой поручить класс философии, оставив за ним язык французский», – полагал олонецкий архиерей [23].
Профессор словесности и греческого языка иеромонах Вассиан (Чудновский) тоже получил похвальный отзыв архипастыря: «Ревностен и посвящает все время упражнениям в науках, при поведении примерном» [24]. «Полезно поручить ему в высшем отделении церковную историю». Архиепископ Аркадий просил членов Учебного комитета при Синоде вернуть иеромонаха Вассиана на место инспектора (с небольшим перерывом он занимал эту должность с 1833 по 1842 г.).
Учитель гражданской истории и немецкого языка Иван Виноградов – «старателен при хороших знаниях и поведении похвальном» [25].
Эконом, лектор карельского языка и учитель в Петрозаводском уездном училище Василий Ильинский – «при хорошем поведении способен и усерден к делам экономии, сколько достает на его часть, а по языку весьма полезен» [26].
Правящий должность секретаря семинарии и библиотекаря Яков Новоселов – «при поведении добропорядочном в свои обязанности входит с надеждой» [27].
Лекарь, губернский акушер, штатс-лекарь Андрей Голиков – «при поведении похвальном усерден и с особенной пользой десять лет служит семинарии» [28]. По мнению архиепископа Аркадия, многолетний и нелегкий труд семинарского лекаря следовало поощрить какой-нибудь наградой, заслуженной им в полной мере.
Как видим, в отчете, подготовленном для членов Учебного комитета при Синоде, архиепископ Игнатий обозначил главные на его взгляд проблемы Олонецкой духовной семинарии. Это – несовершенство существовавшей методики обучения, недобросовестная работа некоторых преподавателей, плохая дисциплина среди учеников и как следствие низкий уровень их знаний. Архипастыря также беспокоило отсутствие общежития и запущенное семинарское делопроизводство.
Наилучшие успехи мальчики показывали в изучении словесности, немецкого и греческого языков, и, что довольно неожиданно, математики, а еще более физики. Гораздо хуже ученики ориентировались в вопросах церковной истории, философии, богословия – тех дисциплин, знания которых могли бы в действительности пригодиться в будущей пастырской деятельности выпускников семинарии. Очень серьезным недостатком было поверхностное знакомство семинаристов с текстом Священного Писания и святоотеческим преданием. Столь необходимые для любого приходского священника катехизические беседы в семинарии не проводились. В большой степени слабые познания в науках объяснялись леностью и нерадением части учителей, и это признавал сам владыка.
К авторитетному мнению архиепископа Игнатия в столице прислушались. Об этом свидетельствует выписка из определения Святейшего Синода от 6 октября 1839 г. [29], из которой следует, что многие архиерейские предложения и рекомендации были выполнены. В частности, от должности инспектора уволили иеромонаха Аристона, на его место вернули иеромонаха Вассиана. От преподавания философии Алексея Страхова отстранили, поручив ему класс математики. На дополнительное замечание архиепископа Игнатия по поводу «доброго», но не слишком удобного для учебного процесса местного обычая читать главу из Библии перед началом каждого урока Учебный комитет при Синоде рекомендовал делать это сразу после ежедневных утренних молитв [30].
Итак, если судить по архипастырскому отчету, конец первого десятилетия своего существования Олонецкая духовная семинария встречала не в лучшем состоянии. Средства на строительство отдельного здания, где разместились бы классные комнаты и общежитие для учеников, отсутствовали. Учителей не хватало, поэтому им приходилось совмещать ведение нескольких предметов, при этом не каждый из них был готов к преподавательской деятельности. И тем не менее, в целом они справлялись с поставленными задачами. К тому же, мы сейчас знаем, что период расцвета Олонецкой семинарии был еще впереди.
[1] Петрозаводск: 300 лет истории. Документы и материалы. Петрозаводск, 2001. Т. 2. С. 213 – 214.
[2] РГИА.Ф. 802. Оп. 2. Д. 230. Л. 4–21 об.
[3] Там же. Л. 5 об.
[4] Там же. Л. 6.
[5] Там же. Л. 7 об.
[6] Там же. Л. 7 об.
[7] Там же. Л. 8.
[8] Там же. Л. 8 об–9. Фридрих Христиан Бауместер (1708–1785) – немецкий философ, по учебникам которого в России велось преподавание философии с 60-х гг. XVIII в. почти до конца XIX в. См. о нем и его системе: Знаменский П.В. Духовные школы в России до реформы 1808 года. СПб., 2001. С. 737–738.
[9] Там же. Л. 10 об – 11.
[10] Вениамин (Колоколов) преподавал в Олонецкой духовной семинарии в 1835–1838 гг.
[11] Августин (Полонский) – ректор Олонецкой духовной семинарии в 1838–1852 гг.
[12] РГИА. Ф. 802. Оп. 2. Д. 230. Л. 11 об – 12.
[13] Там же. Л. 12.
[14] Знаменский П.В. Духовные школы в России до реформы 1808 года. СПб., 2001. С. 741.
[15] РГИА. Ф. 802. Оп. 2. Д. 230. Л. 9.
[16] Там же. Л. 14.
[17] Там же. Л. 14 об.
[18] Там же. Л. 14 об – 15.
[19] Там же. Л. 16.
[20] Там же. Л. 18 об.
[21] Там же.
[22] Там же. Л. 19 об.
[23] Там же. Л. 19 об – 20.
[24] Там же. Л. 20.
[25] Там же. Л. 20 об.
[26] Там же.
[27] Там же. Л. 21.
[28] Там же.
[29] Там же. Л. 46–47 об.
[30] Там же. Л. 51 об – 52.
